Неделя 6-я по Пятидесятнице, 04.08.24. Мироносицы равноапостольной Марии Магдалины.
Службу совершил клирик храма протоиерей Борис Макаренко.
☝На заметку. Чести быть равноапостольной удостоились еще только пять святых женщин в христианской истории: святая великая княгиня Ольга, мученицы Фекла и Апфия, римская императрица Елена и просветительница Грузии Нина.
Слово в день святой равноапостольной Марии Магдалины
Две черты образа святой равноапостольной Марии Магдалины особенно напечатлеваются в душе нашей при воспоминании о ней: это, во-первых, ее пламенная любовь и всецелая преданность Христу, вызывавшие в ней неудержимое желание постоянно быть в общении с Божественным Учителем, а по смерти Его спешить ранее всех ко гробу, «предвариша ко утру», по словам церковной песни, для помазания Тела Господня, невзирая ни на какие опасности; вторая черта это то, что она не стыдится своей пламенной, чистой любви, не боится насмешек, проповедует о Христе воскресшем самому императору Тиверию в Риме.
Тщетно стали бы мы искать в сердцах современных людей подобной любви и безбоязненной преданности Христу: сердца нынешних людей, расслабленные житейскими попечениями, пристрастиями к вещам и лицам мира, не способны вместить меру любви Марииной. Между тем истинная любовь требует безраздельной преданности. Чистая и пламенная любовь невесты вот часто употребляемый в Священном Писании образ истинной любви к Богу. Невеста забывает о всем, кроме любви своей, и хотя не изменяет всех привычек своей прежней жизни, однако все измеряет мерою любви, какую имеет в сердце. Не подобною ли мерою должны были бы и мы измерять свои пристрастия к вещам и лицам мира?
Ныне в объяснение и извинение подобной холодности нередко высказываются суждения, будто безраздельную любовь к Богу должны иметь лишь пустынники, а не люди, живущие в мире. Так ли это? А апостолы, говорившие: «Разрешиться и быть со Христом... несравненно лучше... ибо для меня жизнь – Христос и смерть – приобретение» (Флп. 1, 23, 21)? А мученики Христовы и мученицы? Не говорили ли последние, идя на мучения за Христа: «Тебе, Женише мой, люблю, и Тебе ищущи страдальчествую, и сраспинаюся, и спогребаюся крещению Твоему»; «Женише мой сладчайший Христе!.. Не трудно ми тещи во след Тебе, ибо сладость любве Твоея душу мою надеждею впери, и красота милости Твоей сердце мое услади»? Сколь многие из них оставили ради Христа временных женихов, особенно когда последние не веровали во Христа!
Или еще часто духовную холодность стараются ныне оправдать, слагая вину на Церковь и ее пастырей: благодаря будто бы самой Церкви в лице ее пастырей общество охладевает к религии, которую пастыри Церкви сделали совсем недоступною людям «как свет и радость» (В. Розанов, «Около стен церковных»). Но одни ли пастыри Церкви действительно повинны в духовном охлаждении общества? Прежде чем обвинять Церковь Христову и ее пастырей, не должно ли было бы общество спросить себя, какой оно ищет радости от религии, той ли, к которой призывает людей Христос, или обычной чувственной, без примеси которой вера во Христа кажется ему скучною и мертвою? Не слишком ли легко хочет общество снять с себя вину в своей духовной холодности, жалуясь на то, что его не увлекают пастыри Церкви? Разве оно лишено свободной воли, чтобы его увлекать как-то против воли и без его собственных усилий? Делает ли оно эти усилия?
Разве и доселе «Премудрость (Христос) не взывает... к сынам человеческим... на возвышенных местах, при дороге, на распутиях» (Притч. 8, 1, 2, 4), то есть непрестанно и повсюду? Не закрывает ли общество добровольно от себя главнейший источник огня духовного Слово Божие, почти ему неизвестное, или еще менее известные огнедухновенные песни церковные и повествования о великих подвигах святых, очищенных огнем благодати Святого Духа? Если так, то всегда ли в силах и пастыри Церкви собрать рассеянных чад ее, или если и встретят объединенное внешним образом во имя религии собрание общества, то и тогда не является ли нередко великим трудом вывести из рассеяния самые души?
Поэтому не будем слишком легко оправдывать своей духовной холодности, в которой сами, прежде всего, повинны. Потщимся усердно и сами собирать лучи духовного света и тепла, как стекло собирает лучи света и тепла вещественного, чтобы сердце наше горело от этого сосредоточения лучей! Сколько, например, лучей света и тепла могли бы мы собрать из воспоминаний о подвигах святых, память которых святая Церковь праздновала в ближайшие дни! Она вспоминала Илию, который «ревнуя ревновал о Боге Вседержителе», когда Израиль вместо Единого истинного Бога начал поклоняться идолам.
Не был ли бы этот пророк весьма опечален в своей пламенной ревности и ныне, увидев духовную холодность столь многих христиан, их нежелание слушать о Боге и о жизни духовной? Конечно, христиане не поклоняются вещественным идолам, как Израиль, оставивший Единого Бога, но не заменили ли они идолов многоразличными страстями, грубым олицетворением которых, собственно, и служили идолы? Или вспоминала еще святая Церковь пророка Иезекииля, которого душа исполнена была «плача, стона и горя» о неправдах Израиля (Иез. 2, 10), но который тем пламеннее ожидал обновления и умягчения грубых и жестоких сердец Израиля, утешал дух свой видениями таинственного храма, славного святилища, которое устроит Господь в самых сердцах Израиля (Иез. 36, 25–26). Увидел ли бы этот пророк пламенно ожидавшееся им духовное обновление и умягчение сердец ныне, когда не только не хотят сердце свое обратить в святилище для Господа, но, напротив, стараются оставить для Него как можно менее места в сердце, отдавая последнее почти всецело лишь светской жизни, которая без страстей представляется прямо немыслимою, как бы без поддерживающего ее дыхания? Затем в эти же дни вспоминала святая Церковь о светильнике горящем и светящем пустыни Саровской преподобном Серафиме. Сколько света, тепла и радости распространял он и распространяет доселе на идущих в его пустыню (хотя бы только и мысленно) «порадоваться светом» его! Правда, и в наших сердцах вспыхивают по временам лучи этого духовного света, но как действие их кратковременно, и сколь непродолжительные оставляют они в душе нашей следы! Как слабо их мерцание в сравнении с тем постоянным светом, каким горел дух преподобного Серафима, исполненный постоянного умиления и радости!
Итак, с большей ревностию и тщанием будем собирать идущие к нам отовсюду от Слова Божия, от песней Церкви, от жизни святых Церкви и т. д. лучи духовного света и тепла, чтобы чрез этот труд наш над своим сердцем постоянно отгонялась холодность последнего, чтобы пламенел и наш дух подобно духу святой равноапостольной Марии Магдалины и прочих святых! Аминь.
